Вставай, Россия! Десант из будущего - Страница 79

Получившие конкретные указания казачки просияли и резвым аллюром отправились исполнять. Ну да, это на что хорошее их нипочем не подвигнуть, а как пьянствовать и физиономии бить — это они всегда пожалуйста.

Вот интересно — кому все же достался наш единорожка? На какой чужой сторонушке будет век доживать, горе горевать? Э, нет. Не будем уподобляться иным подчиненным. Дело сделано — и слава Богу. Теперь сие — головная боль Александра Михайловича и его высоких друзей…

Рассказывает Егор Шелихов

Однако в Москве кабы еще не лучше, чем в Питере. Посля тех событий, когда государь наш за честь своей нареченной вступлялся, повелел батюшка его, царь-самодержец, ехать нам всем в Первопрестольную, чтоб там, значит, сберегать государя нашего от лихих людей, да и от прочих напастей. Той же неделей мы и отбыли.

А в Москве-то оказалось совсем вольготно. Лишних людей к государю не идет, новых — не много. Генерал Духовский зачастил: почитай, каженный день приходит. Ох, они с государем спорят, а вернее — государь учит его, как мальчишку какого, а тот, даром, что государя на сорок годков постарше будет, а только охает, да вопросы разные задает. Только и слыхать: «группа армий», «рубеж сосредоточения», «оперативный тыл», «точка выхода», «стратегический тыл», «резерв главного командования»… Вот ежели к ним генерал Бреверн-де-Лагарди приходит, так они замолкают, так только что-то бубнят, а посля ну хохотать. «Бревном» они его кличут. Да то сказать: бревно он и есть. Чему у них научится, когда сам ничему учиться не хочет? И чему он их научит, коль сам ничего не знает? Только на балах танцевать, да мадамам комплимент делать. А танцевать на балах наш государь отродясь не любил…

Градоначальник московский, князь Долгоруков, сам-то к нам редко ездит, а вот государя к себе приглашает куда как часто. Наш-то государь прост и добр, к пожилому человеку, который ему не то, что в деды — в прадеды годится, самому съездить зазорным не считает. И мы с Филимоном, дружком моим задушевным, с государем каждый раз ездим. Тут уж разговоры другие: про Москву-матушку, про то, как что в ней уставить да обустроить. Вот, к примеру: на той неделе приехали к государю с самой Германии от тамошнего торгового человека Сименса инженеры, транвай — конку безлошадную ладить. Так вот уж государь сразу к князю Долгорукому — давай, мол, князь, в Филях завод ставить. Князь, кряхтит, охает, каждую копеечку высчитыват. А потом, подхватился, ровно молодой, рукой по столу вдарил: «Ваше высочество, — говорит, — будет так! Коли денег не хватит — купечество московское тряхнем, хоть до черного волоса оберем, а транваю — пустим!» Следующим днем в Москву Александр Михайлович Рукавишников, друг государев первейший, стариннейший, примчался. Не один — с ним своих инженеров с полдесятка, да еще крепкие люди, денежные. «Транвай, мол, нам без надобности, а вот в заводе долю иметь — наше почтение!» А Александр Михайлович в дар Москве какие-то станки дает, так князь Долгоруков аж прослезился. «Жив, — говорит, — буду, сквитаемся с тобой молодец-нижегородец!» И сам тут же на транвай пятьдесят тысяч подписал.

Тем же вечером государь с невестой Рукавишникова принимали. Александр Михайлович еще двадцать пулеметов привезли, да авто — пять штук. А с автомобилями инструкторов из своих людей. Все это по учебным гвардейским ротам роздали, а лично для государя Рукавишников какое-то ружье привез, сказал «автоматический дробовик». Другим днем государь его испытывать возил, да про то отдельная история.

Так вот, после того, как государыня будущая уйти изволили, государь вместе с Александром Михайловичем в кабинет ушли, только водки себе туда приказали да закуски какой-никакой. Двери-то они плотно затворили, да нам с Филимоном по должности положено при государе неотлучно пребывать. Вот мы под дверями и стоим, да с нами Еремей Засечный — Рукавишникова верный человек. Так вот, стоим мы втроем и вдруг слышим: там, в кабинете сначала вроде как зашумели, заспорили, все про какую-то «энергетику» говорят. Рукавишников «Валютный резерв» требует, а государь его, в полный голос, жидовичем почему-то покрестил. Громко так, практически криком: Абрамович, ты мол, Абрамович и есть! Еще что-то странное добавил: челси, какой-то, говорит, тебе только не хватает! Потом пригрозил на Чукотку сослать, а Рукавишников только хохочет в ответ. Государь тоже засмеялся, ну у нас с Махаевым как отлегло: жаль было бы Рукавишникова к самоедам посылать, человек-то он неплохой, душевный…

Немного времени прошло, слышим: они там песни петь стали. Поначалу вроде знакомые, а дальше… Переглянулись мы с Филей: нам-то эти песни слыхать уже доводилось, давненько, правда…

…Как японцы государева брата погубили, государь-то, батюшка, уж так по брату убивался, так убивался! В тот день на крейсере до самой ночи в каюте молча просидел, рядом с телом, значит. Офицеры к нему рвутся, князь Сергей Илларионович извелся весь, а государь молчит. Никого не принимает, не ест, не пьет, молчит. Только к ночи и отошел. Велел в каюту себе подать водки, закуски там какой, да нас всех шестерых и пригласил. Сели, поминать всех убитых стали. А как штофа четыре приговорили, так государь и говорит, господа офицеры, мол, боле вас не задерживаю, возвращайтесь, говорит, к своим обязанностям. А нас с Филей оставил!

Вот как мы втроем-то остались, так государь почал крепко пить. Уже и не закусыват, а так, машет одну за другой. А потом и говорит, а не знаешь ли, Егор, каких песен, да таких, чтоб, не стыдно ими было хорошего человека помянуть. Брата твоего, батюшка, спрашиваю. А он словно запнулся, а потом и говорит, брата мол, да, брата. Ну, а как песен-то не знать? Знаю. А он опять спрашиват, не знаешь ли, Егор, «Как на дикий Терек»? Да как не знаю — знаю, оченно даже знаю. Запевай, говорит.