А вот что. На сцене — приезд жениха Ольги — Ленского, в сопровождении Онегина. Да пес с ним, с Онегиным, но Ленский-то, Ленский! Мама моя, императрица, Ленский — в усах и эспаньолке! Интересно узнать: какой придурок так загримировал Фигнера?
— Александр Петрович, — обращаюсь я к Гревсу, который в нашей компании наименее пьян, — будьте так любезны, узнайте: какой дурак назначил Ленскому такой грим? И велите там, чтоб ко второму действию его перегримировали…
М-да. Похоже я поторопился с определением степени опьянения Гревса… Он отправляется на задание немедля, попутно спотыкаясь об кресло. Авось, жив останется…
На сцене меж тем разворачивается действие. Ей-ей, этот Ленский-д’Артаньян начинает меня раздражать. Ничего, сейчас узнаю, кто так загримировал «поклонника Канта и поэта» и мало ему не покажется…
— Г-государь…
О, вот и Гревс явился:
— Ну, и кто там такой умный?
— Государь, а… — Гревс явно не знает, как сказать, — его… в общем, он не в гриме.
— Как это — не в гриме? — обалдело интересуется Димыч.
Из дальнейшего рассказа Гревса выясняется, что Фигнер наотрез отказался бриться, заявив, что публика ходит не посмотреть на Ленского, а послушать его, Фигнера, голос. Ну, наглец! Зря он так, право…
Я поворачиваюсь к Моретте:
— Душа моя, я должен ненадолго тебя оставить. Дело в том, что тут возникли некоторые проблемы с господином Ленским, который, — у меня кажется родилась неплохая идея! — который должен явиться перед вами без этой мефистофельской бородки. Сейчас мы все уладим…
За кулисами людно, но это многолюдство мгновенно развеивается дымом, когда там появляемся мы. Так, ну и где тут Фигнер?
Я останавливаю какого-то человечка:
— Любезнейший, вы не подскажете мне, где гримерная Фигнера?
«Любезнейший» трясущейся рукой показывает мне на дверь. Ага… Ха, а вот и сам «г-н Ленский», собственной персоной:
— Ваше высочество, я польщен…
— А я — нет. Любезный, какого черта вы себе позволяете? Ленский должен быть с чистым лицом. Извольте немедля привести себя в надлежащий вид!
Фигнер начинает бормотать, что это невозможно, что борода и усы — его собственные, и он не намерен на потеху…
— Не намерены? Как угодно, как угодно… Вот только дело в том, что я намерен. А ну-ка…
«Ленского» как он есть, во фраке и брыжах, усаживают на стул. Попытки вырваться жестко пресекаются. Без мордобоя, но не менее эффективно.
— Егор, братишка, пошли кого-нибудь из своих за гримером. И пусть прихватит с собой все, что может потребоваться.
Через секунду перед нами появляется седой гример с бледным лицом и трясущимися руками. Ну, а он-то чего перепугался?
— Ефим, — посланный за гримером атаманец вытягивается во фрунт, — ты зачем так перепугал господина гримера? Ну что ты ему, братец наплел?
— Дык, твое велико, — Ефим не большой мастак говорить, хотя на шашках — мастер, каких еще поискать! — я тока и сказал, шоб шел скорее, шо государь ждать не любит…
— Небось, ухи обещался обрезать, — меланхолично замечает Шелехов, — дык ведь не обрезал же…
— Ну-ну, господин гример, успокойтесь, — я успокаивающе хлопаю старика по плечу. — Ефим — добрейшая душа, а что с виду грозен — вам ли не знать, как обманчив может быть внешний вид?
Гример икает и быстро-быстро кивает. Мне становится страшно: а голова у него не оторвется?
— Но, к делу. Вот этого, — я указываю на Фигнера, — надлежит загримировать так, чтобы он был похож на Ленского. Приступайте!
Гример дотрагивается до уса тенора и издает какой-то горловой звук. По-видимому, это означает вопрос: что делать?
— То есть как «что делать?» Брить. К чертовой матери брить!
Дрожащими руками гример взбивает пену и берет в руки бритву. Э-э! Так не пойдет! У бедолаги так трясутся руки, что он, пожалуй, зарежет русского итальянца! Ну, это лишнее… Э-эх, опять придется все самому…
Не помню, как в моих руках оказывается бритва. Сознание возвращается ко мне в тот момент, когда вопящий, но крепко сидящий на стуле Фигнер уже без бородки, одного уса и… половины волос на голове! Блин, увлекся!
— Вот, господин Фигнер, а сделали бы сами — обошлось бы без бритья головы. А так будете ходить со стрижкой по-николаевски!
Через пять минут все кончено. Фигнер сидит с трясущимся подбородком, похожий на Агопита, из старого детского фильма. Ну-ну, чего ж так переживать-то?
Димыч подходит поближе. Он проводит ладонью по бритой голове, а затем произносит:
— Ну, если цесаревич брил, то освежить и миллионеру не зазорно! — с этими словами он вытаскивает из кармана серебряную фляжку с коньяком и обильно смачивает им салфетку, которой и протирает голову «клиента», приговаривая: — вот какой у нас красивый мальчик, блестящий как коленка…
Делает он это так уморительно, что все покатываются со смеху, даже бледный гример. А вот кстати:
— Теперь будьте добры, загримируйте его как положено. Желаю здравствовать, господа…
Можно обратно в ложу. Посмотрим, как понравится Моретте новый, настоящий Ленский…
Вчера около полудня на Дворцовой площади и Невском проспекте наблюдалась странная ажитация среди гуляющей публики. Она была вызвана испытаниями нового средства передвижения — самобеглых колясок конструкции купца первой гильдии Александра Рукавишникова. По слухам, в испытаниях приняли непосредственное участие Их Императорское Величество Александр и Их Императорское Высочество Николай. Означенные коляски носились по Невскому со скоростью, превышающей 30 верст в час. Движение колясок вызвало большой переполох в уличном движении. Было напугано множество людей и лошадей. По счастью, никто не пострадал.