Вставай, Россия! Десант из будущего - Страница 50

Оба синхронно поднимаются и кланяются друг другу. Затем Бунге неожиданно улыбается и произносит:

— Господин Рукавишников, мне остается только пожалеть, что мы не встретились с вами раньше. Полагаю, вы могли бы дать несколько весьма ценных рекомендаций по выходу из создавшегося положения.

— Полагаю — смог бы, — уверенно сообщает Димыч. — Но хочу отметить, господин Бунге (Я прикрываю глаза. Господи, да что ж он творит, печенег этакий?!), что мне намного ближе ваша деятельность по внесению многих необходимейших дополнений в трудовое законодательство России и созданию фабричной инспекции.

Бунге польщен и не обращает внимания на грубейшее нарушение в титуловании. Он пускается в подробные объяснения смысла своих действий, но это он, ей-ей, зря! Теперь и я могу поиграть в эту игру…

После сорокаминутной лекции о необходимости введения КЗоТ, Бунге окончательно теряется. Он еще пытается что-то лепетать об отмене круговой поруки в деревне и не допустимости искусственной консервации сельской общины, но, услышав наше дружное мнение о развитии фермерских хозяйств и создании сельскохозяйственных кооперативов и госхозов, окончательно стушевывается. Он торопливо прощается со мной и Димычем, клянется в том, что окажет мне любую мыслимую и немыслимую поддержку в реформации Империи и т. д. и т. п.

Мы остаемся в кабинете вдвоем с Димкой.

— Ну, модник, и зачем надо было так на старика накидываться и интеллектом его давить?

— Ничего, злее будет! — отмахивается Димыч.

— Ладно, Бог с ним, построили в три шеренги министра финансов — и то хлеб! — я улыбаюсь, ощущая себя гостеприимным хозяином, — ты, кстати, завтракал?

Димка мотает головой, и через пять минут в кабинете появляются: копченое мясо, свежий кофе, масло, сахар, хлеб — словом, стандартный холостяцкий завтрак, с учетом местного колорита.

Димыч накидывается на еду, к которой я могу предложить ему коньяк ни много, ни мало, а пятидесятилетней выдержки. Но он залпом проглатывает пару рюмок, и я с грустью понимаю, что тут и простая очищенная пошла бы с тем же успехом…

Через десять минут завтрак уничтожен. Пожалуй, я неправильно поставил вопрос. Надо было спрашивать, ужинал ли он? В смысле — вчера.

— Ладно, от голодной смерти ты меня спас, — блаженно щурится Рукавишников. Он щелкает крышкой часов и интересуется, — А теперь чего делать будем? До приема у императора еще три часа!

— Ну, давай я тебя будущей супруге представлю. Только надо будет подобрать что-нибудь из моей «дежурной сокровищницы» в качестве подарка.

На всякий пожарный у меня в сейфе лежат кое-какие ювелирные вещицы. Мало ли, для чего могут понадобиться. Например: быстро выдать в качестве расходных средств порученцу, рассчитаться с киллером, оплатить услуги шпиона. Да и про революции тоже забывать нельзя, хотя я и делаю все возможное, чтобы выйти из них… ну, по крайней мере, не в дом Ипатьева. Вот из этой сокровищницы я и собираюсь выделить Димычу нечто, что сойдет за подарок германской принцессе.

— Ну уж нет, твое высочество! Подарок для твоей невесты я и сам догадался приготовить! — отвечает Димыч на мое предложение. — А вот ты, я вижу, совсем забыл, какой завтра день!

Я, чувствуя подвох, задумываюсь. Димыч, гад такой, откровенно ржет над моими потугами вспомнить.

— Совсем ты здесь одичал, твое благородие! — юродствует друг. — Святых для всего нашего Отечества праздников не помнишь?

Да кой же черт? Ну, не годовщина же еще не состоявшейся (Боже упаси!) Великой Октябрьской социалистической революции или Взятия Бастилии? Но Димка, вдоволь насладившись моими мучениями, наконец-то снисходит до объяснения.

— Восьмое марта завтра, дурила!

Епс! Ну, точно! Я хлопаю себя ладонью по лбу. Вот ведь склеротик! Но ведь по-настоящему праздновать «женский день» здесь еще не начали?

Димка стремительно выметывается из кабинета, оставив меня гадать: что, во имя всего святого, он удумал подарить? С учетом того, что он обитает в Нижнем… Хохлома? Нет, вряд ли. Майданская роспись? Еще хуже. Казаковская филигрань? Не думаю. Павловский металл? Чушь!..

Когда я в своих размышлениях добираюсь до городецкого золотого шитья, дверь в кабинет распахивается, и с видом триумфатора в нее вступает Рукавишников. За ним шествуют атаманец и стрелок, которые тащат здоровенный… здоровенный… в общем, больше всего к этому предмету подходит определение «сундук», хотя это не сундук. Нечто, напоминающее кофр или чемодан, но увеличенные раза в два.

— Ну, и что это за штуковина? — интересуюсь я. В душе родятся самые мрачные мысли: от колоссального набора косметики, до переносного солярия включительно. — Чего это ты там у себя изобразил?..

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Она сидела тихо, как мышка, слушая рассказ императрицы о ее детстве. Сегодня, когда Ники снова ушел заниматься делами, ее позвала к себе Мария Федоровна. Поговорив о разных пустяках, она вдруг попросила «маленькую девочку» быть мужественной. Услышанное сразило наповал: император Фридрих, ее отец, написал черновик рескрипта о лишении ее статуса и привилегий члена императорской семьи Германии. Она стояла молча, оглушенная этой страшной вестью. Против ее воли по щекам катились слезы, плечи неудержимо вздрагивали. Императрица обняла ее и начала успокаивать так, словно это она, а не Ники, была ее родным детищем:

— Ну, девочка моя, ну, успокойся. Ведь это пока только черновик, — тут она решительно тряхнула головой. — Мы должны ускорить вашу свадьбу. Нужно обогнать пруссаков. Я немедленно поговорю с mon cher Alexander и мы сыграем вашу свадьбу до всяких там рескриптов…